В продаже появился том «Одесских рассказов» Исаака Бабеля с моими иллюстрациями. К маю жду появления «Конармии» в схожем оформлении.
Сама серия иллюстраций сделана в 2010-2012 годах. Была сразу принята Азбукой, но на долгое время легла на полку ожидания. Прежде всего, из-за сложности для издательства производства книг для взрослых в цвете. Полученная мною за эти иллюстрации премия «Образ книги — 2014» сдвинула дело с мертвой точки. И вот книга напечатана.
Не могу сказать, что все в ней мне безусловно нравится. И это естественно, поскольку полноправным соавтором стал Вадим Пожидаев-мл., сделавший макет. А это как раз тот случай, когда макет, как минимум,  в не меньшей степени определяет оформление книги, чем и иллюстрации. Некоторое противоречие взгляда на предмет в таком соавторстве неизбежно. Многое в макете кажется спорным, но я, безусловно, с уважением и большой симпатией отношусь к художественному видению соавтора оформления. Есть, конечно, претензии и к качеству печати. Но все равно я очень рад появлению книги и с нетерпением жду «Конармии».
Где купить книгу можно узнать вот ТУТ

Иногда жена жалуется — когда я через «вайбер» присылаю ей свежие фотографии нашего младшего, в то время пока она на работе, у неё от мыслей о ребенке «приходит» молоко. И фотографиям вроде как рада, но и злиться, что это мешает сосредоточиться ей на своей многоязычной работе.

Мое сидение полдня с ребенком было одним из самообязательств при уговорах жены на третьего сына. Такой у нас честный вклад в новорожденного, без разрыва для каждого из нас с обычной жизнью. Мне достался непривычно длинный утренний сон, пробуждение с малышом, его утренний туалет, кормления, дневные прогулки, ожидание нашей энергичной мамы и после работа до ночи в мастерской. Маме, кажется, досталось больше забот. Это и школьные сборы с утра, и ранняя дорога на работу,и все хоры, сольфеджио, занятия фортепьяно, бассейны,  и все это для каждого из старших в отдельности. Ну и вдобавок к её автомобилизированости  — все путешествия за едой и прочим.

На жизнь не ропщем, а то, что дети появлялись у нас с большими перерывами, оборачивается помощью со стороны старших. Зато я в свои сорок три вдруг подарком получил то, что большей части ускользнуло от меня по занятости со старшими сыновьями. Те, кто проводил много часов наедине с маленьким человечком, без труда меня поймут.

Поначалу ты наслаждаешься непривычным утренним и дневным покоем, довольно скоро начинаешь злиться на то, что работы полно, а ты сидишь тут, понимаешь, и годишься разве что на перемену памперсов и мытье попы. Но после с неизбежностью научаешься растворяться в ритме жизни этого маленького драгоценного тебе, желанного и не без труда выпрошенного  человечка.

Я слышу, как он спит, по движениям и дыханию угадываю все в нем спящем. Обычно мама бывает добра и при первых позывах его проснуться кормит, перед тем как убежать на работу. Этой порции сытного маминого тепла нам обычно хватает еще на пару часов покоя, даже в нашей северной зимней тьме дотянуть до дневного света в постели. Просыпается он обычно в хорошем расположении духа, но бывают и исключения. Привидится какая-то пугающая ерунда — кричит навзрыд до тех пор, пока совсем его не разбудишь, встряхнешь и заново к себе прижмешь. В самых крайних случаях приходится встать и обойти всю нашу квартиру до последней комнатки, убедиться в неизменности и прежней приветливости мира. Ну и верное лекарство от утренних слез — постоять у большого вытянутого по горизонтали зеркала над комодом в коридоре, пройтись при папиной помощи по комоду вдоль стекла: вот папа, родненький, вот я маленький красивый «хороший человек», немного заплаканный. И с чего это вдруг я напрасно плачу? Но, все же, чаще долго не встаем. Поднять голову, убедиться, что ты не один и продолжить блуждать в сонных видениях. Можно для верности забраться на отца досыпать, или, скажем, доползти до края большой постели, задать ногой движение с нее в дневную жизнь, следя полузакрытым глазом за папой досыпая. Становясь старше, научился начинать день в одиночестве. По чуть слышным шорохам из спальни понимаю, что не спит, захожу неслышно, а хитрец улыбается, застигнутый за попыткой сделать что-то запрещенное папой — нудным перестраховщиком. Или попросту сидит столбиком с улыбкой до ушей, не сомневаясь, что я прямо сейчас и зайду, буду громко радоваться, брать на руки и шумно мять-целовать, поднимать к потолку и делать еще много всяких приятных утренних ритуальных штуковин.

Если памперс не слишком шарообразен, можно, немного посидев на руках, спуститься на пол осмотреть хозяйство, провести смотр дежурных игрушек. И все же без туалета не обойтись: снимаем нагретый за ночь подгузник, моемся поначалу просто водой, а потом для верности детским мылом. Одеваться начинаем опять же с подгузника, и тут лучше долго не расхаживать с голой попой, не смотря на открывшиеся  приятные ощущения свободы и открытой кожи, от греха подальше одеваем его побыстрее вновь. Тут папа оживлен, сыпет во время процесса шутками, всякими поучительными замечаниями и терминами, понятными лишь своим семейным, не всегда имеющими в своей основе безупречно- литературный слог, а так же приводит примеры из жизни подросших братьев. По-прошествии времени все больше идеализируя поведение выросших сыновей в обсуждаемый период жизни, с одной стороны по слабости памяти, с другой — из педагогических соображений.

А еще хорошо поутру сменить гардероб. И вовсе не потому, что старый испачкан. А просто из приветливости к новому дню. Благо, что количество нарядов на два порядка превышает, скажем, папины. Так еще и растем мы так быстро, что было бы просто недальновидно и обидно не успеть перепробовать все, что прикупила нам мама с бабушкой, часто задолго до самого появления на свет, а потому с предательскими вкраплениями розовых оттенков — не страшно, маленький же еще совсем. А ведь еще существует море того, что достается переходящим наследством от подросших детей у друзей и знакомых. А как же: «многое почти и надеванное, и такое еще крепкое и красивое, а если вдруг мы еще соберемся, то вы нам вернете…» Такая обычная  и милая родительская солидарность, которой никто не избегает.

Попить мы любим сразу, пристрастны к сокам. Мама — молоко, папа — это сок. И можем пить в самых изысканных положениях и позах: на ходу, на руках, во время игры, переползая с дивана на пол, прикусив резиновый сосок всеми наличными зубами…  С едой все куда сложнее. Это только мамина грудь всегда желанна, а с этой папиной кашей — только по настроению. И одно дело если вернуться с прогулки, после холода теплая каша идет за милую душу. А если нездоровится и ли на улице непогода, то вот просто так взять и поесть бывает непросто. Лежать смирно на подушке, проглатывая кашу ложка за ложкой, выслушивая пусть даже стремящиеся к разнообразности россказни папы, бывает выше наших сил. Так что и за полдня иной раз, за несколько подходов нам с тарелкой каши не справиться. Хорошо маме — у неё часто на подпевках за плечами стоят дурачащиеся старшие. Наш общий секрет эффективного кормления скорее вреден, хотя и действенен — реклама в телевизоре. Но это, конечно, от лукавого.

В прогулках нам нравится все, кроме лифта, этот попросту скучен. Единственное развлечение — танец пальцев папы по его железной стенке, с прыжками и пальчиковыми пируэтами. Зато сразу за дверью подъезда нас ждет лучший в мире двор. Двести на двести метров зелени, высоких деревьев и кустов, две детских площадки, одна из которых для совсем маленьких, и ажурная мишень гравийных дорожек, стянутых к старой липе в центре. Стайку окрестных мам с малышами мы немного дичимся: во-первых, седеющий папа под два метра и сам по себе странный фрукт для этого места, где разговоры о детях легко перемешиваются с обсуждением женских секретов и мужчин в частности; а во-вторых: мы пока не ходим (держась за диваны и стенки — тут не в счет). И хотя нас очень привлекает уютное воркование мам, а еще больше все эти песочные игры, беготня маленьких ножек по ярким предметам, мы надолго тут не задерживаемся, оставляя эти развлечения на недалекое будущее. Пройдя еще несколько по-своему лучших в мире дворов, пара из которых покрыта какой-то мягкой и яркой резиновой субстанцией, на которой совсем не страшно падать, минуя старушек днем и ночью не дающим скучать уличным спортивным тренажерам, с ревностью косящихся на папу вздумай он занять какой-нибудь из простых и незанятых, мы переходим наконец-то улицу и перемещаемся в парк. Вообще-то наш парк больше похож на лес, кажется, официально он и называется лесопарк. По крайней мере, грибы, густые заросли и мелкие животные, милейшие из которых, но не единственные, белки там вполне мирно уживаются с редкими прохожими. Раньше, по делам шашлычным, я набегами за многие годы изучил лишь кромку этого места, за последние месяцы излазил его весь, во все сезоны. И совсем скоро круг этих сезонов полностью замкнется. Если поначалу я один глазел по сторонам, пока младенец спал раскачиваемый коляской, то с осени мы все чаще смотрим вокруг в четыре глаза, отказываясь от сна в пользу любопытства. Мы вполне изучили местную жизнь и даже выведали некоторые её тайны. Например, мы изобличили целую группу пожилых дам, собирающихся в одном из самых дальних уголков парка для поклонения красоте и здоровью. Недаром это происходит поблизости от задних дворов известной футбольно-спортивной школы для детей и подростков. Не знаю всех тонкостей ритуала, но вкратце он выглядит так. На перекрестке двух широких тропинок стоит молодая девушка в облагающем спортивном костюме, а вокруг неё располагаются лицом обращенные к ней пожилые дамы, кольцами углубляясь в лес. Чем старше и полнее, тем дальше от центра. Девушка ритмично принимает разные позы, совершает движения, дамы с небольшой задержкой вторят ей. Тишина ритуала завораживает особенно. Пару раз я видел тут и дедушек, но их участие было скорее случайным и неочевидно уместным. Другое дело еще одна лесная тайна, недавно разгаданная нами с сыном. Это в одном из самых заросших мест парка волейбольная площадка. Много раз я пробирался к ней и каждый раз удивлялся её глухой отдельности от всего парка и при этом безупречной ухоженности. Тайна вскрылась 31 декабря, когда всем семейством мы пробрались по высокому снегу к ней и обнаружили слаженно работающих скребками для снега дедушек и двух моложавых бабушек разматывающих оранжевую волейбольную сетку. Летом тепло и можно не спешить домой. Осенью папа даже с коляской умудрялся собирать грибы. Зимой, если нет сильного мороза, мы любим смотреть на падающий снег, а если тот не падает с неба, то папа может устраивать снегопад с веток, встряхивая небольшие деревья. Особенно хорошо получается с рябины, когда белые снежные комочки обнажаются и загораются красным. Мамы с колясками склонны искать общения во дворах, на детских площадках. В лесу процент дедушек и отцов с колясками явно повышен, но все равно не подразумевает тесного общения, максимум — легкое приветствие знакомого лица. Но чаще папы проплываю мимо друг друга с независимым видом кораблей на рейде.

Как бы ни был в начале прогулки бодр сын, обычно, добираясь обратно домой, он крепко спит. Тут папе очень хочется распаковать его с такой нежностью, чтобы не разбудить. Это непросто. Нельзя шуметь, можно не снимать всей одежды, а лишь расстегнуть и стащить шапку с обувью. Если все сделать правильно, то папа будет вознагражден кофе и короткой передышкой. Впрочем, тут перебарщивать тоже нельзя, поскольку «большой» сон намечен на мамино дежурство, а там уже на кону семейный обед.

Проснувшись, сын хочет пить. Тут уже и каша идет за милую душу. А когда он сыт — можно и делами заняться. С каждым месяцем дел все больше. Первое — игрушки, но это только потому первое, что так положено. А на самом деле интереснее всего путешествовать по дому, открывать ящики и двери, вытряхивать из них вещи и книги, вставать у столов и подоконников, стараясь ухватить то, что плохо лежит. Но самое интересное, безусловно, это комната старших братьев. Эта сокровищница нас завораживает. Тут на высоких полках стоят коллекции космических кораблей из Лего, маленькие человечки строят что-то большое и хрупкое, а потому вдвойне соблазнительное. Сокровища почти недоступны. Разве иногда кто-то по небрежности забудет машинку или человечка на нижних ярусах сокровищницы, тогда уж зевать нельзя — мы с пыхтением и страстью бежим-ползем к забытому. Надо побыстрее схватить и запихнуть в рот сокровище. Впрочем, как ни обидно, папа почти всегда опережает сына.

Из разрешенных игрушек братьев больше всего мы любим пианино. Оно громкое и веселое. Можно стучать по клавишам даже в четыре руки. А если нажать секретную кнопку, то идем вполне вровень с Генделем и Моцартом.

А еще, в каком бы настроении мы не были, хорошо сидя на руках или шее папы ходить по квартире. Папа нам все обстоятельно рассказывает, может открывать и показывать самые заветные ящики. Снимает с полок стеклянные безделушки и, не выпуская из рук, дает потрогать. Хорошо постоять на подоконнике, смотреть на мир с высоты нашего этажа. С одной стороны увидеть школьный двор, где часто играют в футбол, с другой еще интереснее — детский сад, в который я скоро пойду. Там много детей. Их крик доносится до нас даже через стекло. К ним очень хочется, но пока немного рано. Если повезет, то можно увидеть, как едет красная машина мамы, как мама выходит из неё и с пакетами идет к нам. Тут уж счастье совсем близко.

Счастье для всех. Малыш получит объятия и мамино молоко, мама получит малыша и свой дом, ну а папа получит кофе с мамой — она так хорошо умеет делать капучино — и свободу отправиться в мастерскую, где будет наверстывать упущенное для работы время до ночи.

Ну и напоследок о работе. Ту все складывается непривычно для меня. С конца лета я отодвинул в сторону все книжные проекты и почти все время отдаю работе для кино. Это мое второе приближение к жанру. Первый опыт завершился до срока из-за кризиса 2008 года. Теперь, как я надеюсь, должно быть иначе. Работа интересная и как никогда уместная в этот уязвимый период для моей семьи и экономической ситуации. Хотя, сказать по правде, я до сих пор до конца не определился со своим отношением к сегодняшнему занятию. Я избалован опытом автономной творческой работы. Тут же ты, как не крути, лишь часть проекта, за результат которого отвечает, прежде всего, режиссер. Он талантливый и интересный человек, в чем я предварительно убедился, иначе бы я не взялся за эту работу, но все чаще я возвращаюсь мыслями в свои собственные планы. С лета практически встала моя новая детская книга. Те небольшие кусочки времени, которые пытаюсь для неё выкроить, незначительно двигают работу. Заморожено еще пара важных для меня проектов. Уже близко время окончания контракта с ОРТ, возможно, я смогу полностью вернуться к своим собственным проектам.

Вообще же прошедший год за пределами моей семьи принес так много неприятного и неожиданного, что все труднее строить планы. В том числе и на собственную работу. Хочется верить, что, по крайней мере, хуже не будет. На фоне рождения третьего сына все отцовское во мне обострилось. А значит все страхи и беспокойства за семью. Глядя на нашу теперешнюю политику, подумал о том, что полезно бы было одним из условий выборности первых лиц государства сделать наличие несовершеннолетних детей у претендента. А лучше двух-трех. Поверьте, очень отрезвляет во взглядах на жизнь, и, несомненно, добавляет ответственности.

Год начался дождем второго января, совсем не новогодним. Собственно сегодняшняя погода и есть причина моей многословности в этих «новостях» — семейные прогулки по снегу переносятся до лучшей погоды.

Всех читающих это поздравляю с Новым годом. Надеюсь на лучшее. Всем здоровья, душевной трезвости, удачи и мира!

2 января 2015